Ожоги Оксаны Забужко

Оксану Забужко так просто из списка украинской творческой элиты не вычеркнешь. И не только потому что она позиционируется как человек-селфмейд или живет, как настоящий писатель, только на гонорары, но и потому что, вычеркнув ее, в этом списке никого не останется. Ее фигура слишком примечательна, чтобы не замечать.

Но все же нет-нет, да перестает она мне нравится. Потому что слишком уж часто и явно страдает от советского прошлого. Кажется и вовсе, что кроме нее, никто так не пострадал: у нее же ожоги от советского прошлого 1 степени. Она постоянно, постоянно, практически в каждом своем тексте, лягает строй своим острым каблуком. Ей даже Винни-Пух не угодил. Вспоминая мультфильм, я все никак не могла понять, где же  в голосе Леонова (это вообще, на что намек?) приблатненность, и почему она обозвала самого медведя неубедительной чернильной кляксой. А ведь это не самый ужасный мульт в мире. Она, дескать, читала в детстве о настоящем Винни зе Пу  в переводе Заходера. Я тоже читала Милна, может, будучи старше (ну, в смысле, не в четыре года), но мне никогда и в голову не приходило сравнивать мультфильм и книгу. Я не могу сказать, что понравилось больше: я просто не придавала этому значения. А может потому, что та книга была без иллюстраций (еще одно преступление, только, кажется, та книга была издана в 90-е, когда совсем не до иллюстраций было), без картинок желто -диснеевского медведя.

Ладно  бы медведь.  Но прошлое следовало бы перечеркнуть, отречься от него, забыть навсегда и обо всем, что было в нем.  В моей семье не было диссидентов, единственное сопротивление, которое кто-то оказал, это были не-слезы моей мамы, красивой школьницы, которая не заплакала, когда однажды в школе объявили, что скончался дорогой Леонид Ильич.  И мама прекрасно понимала тогда, как это все унизительно: эти портреты, памятники, эти глупые вахты у портретов, колхозы, эти комары в комнатах, от которых папа во время сбора моркови бегал спать на улицу, иначе в тех комнатенках уснуть было невозможно…Но никто из семьи не стал диссидентом, никто не проклинает прошлое, как   никто и не возвеличивает его.  Забужко хочет, чтобы всем стало стыдно за прошлое. Но разве может быть стыдно за любовь, какой бы и где бы она не случилась. Ведь и сама Забужко, и ее родители любили в то время.

Но невозможно, как того хотела бы Забужко (член партии, кстати и на минуточку!), заасфальтировать прошлое. Никто из моей семьи никогда не состоял в партии.  Из-за возможности получать бесплатно уголь, чтобы отапливать дом и растить детей, в партию вступила моя прабабушка, медсестра на войне. Но и она никогда не восторгалась строем. Комсоргом была бабушка, но не в партии. Чтобы вступить партию, будучи не рабочим и не колхозником, а за Забужко этого, кажется, нет, нужны были рекомендательные письма, характеристика, да много чего. Зачем же там была Забужко, не поддержавшая вначале оранжевой революции никого, но сказавшая позже, лет май пипл го? И  она бьет и бьет по советскому прошлому и все никак не может успокоится. Уже все давно уразумели, что было такое Империя зла, но не настала пора всеобщего покаяния за то, что  ВСЯ страна сотрудничала с ужасным режимом и  ничего светлого в том прошлом не было. Почему? Всех все устраивало? За всем этим просто не увидеть теперь уже человека тех лет, когда образовалась страна. Об этом говорить можно бесконечно долго.

В начале 2000-х, когда Забужко становилась известной в стране, я была ее самой восторженной поклонницей. Это было время, когда еще не было столь широкого доступа к интернету, а в библиотеке университета ее книги были в единичных экземплярах, и только «Хроніки від Фортінбраса» мне удалось взять домой и почитать. Ее сложный, витиеватый стиль сложноподчиненных предложений, сквозь которые продираешься, но и узнаешь что-то новое одновременно, пришелся мне по душе, я и сама питаю слабость к подобным предложениям. Ее стихи стали доступны позже, а понимание их пришло, когда я услышала их в ее личном исполнении. То, что она говорит о писательском труде, писательских задачах, о современной литературе и почему ее нет, – это все верно, все так.  Но когда она касается истории и политики, где, как   было замечено «Корреспондентом» она перегибает палку, мне теперь невыносимо слушать ее.  Может, потому что теперь я уже безоговорочно не восторгаюсь тем, о чем она говорит, и не считаю, что украинцы должны заклеймить позором, отрицанием, негодованием свое прошлое. И получается, что только семья  Забужек, которые, оказывается, на самом-то деле были Забужские,  едва ли не в одиночку оказывала сопротивление КГБ. Впрочем, девушка Оксана выросла и получила образование в той стране, живет в столице страны-наследницы той, советской, и ее родители не покинули родину, стало быть, любили все же? А ожоги все же еще болят.

Единственное, что в этом прошлом ужасного было (действительно, ужасного) и о чем постоянно говорит Забужко, это Голод-33. Для меня недавно стало откровением, что ныне факультативное чтение – это «Марія» и «Желтый князь».  Я читала эти романы в школе, и они потрясли меня до основания. О Голоде заговорили сразу, как только стало возможно, о нем говорили и в 90-х, и в начале 2000-х.   Это  совсем не запретная тема, за нее сейчас не сажают. Просто дело в том, что, видимо, нынешнему обществу, обществу 10-х гг. ХХІ ст. это уже не нужно. Ну вот так,  не нужно. Это не политики, не министры образования решили, что никому уже не нужно знать о Голоде. Это свободное информационное пространство (то, которого не было в прошлом) повлияло так здорово: приходится признать, что и ценности и правда ныне другая. Им уже никого не напугаешь, чтобы заставить задуматься, каннибалистские историйки никого не увлекут, и никто уже не сможет осознать, что же случилось в 33-м. Потому что сместились приоритеты.

Я проглотила ее 700-страничный роман, но сейчас не вспомню,  чем все закончилось. Запомнилась история художницы-подруги, Влады Матусевич, только потому,  что слишком очевидно – это история Соломии Павлычко.

И  еще вот такой момент, уже чисто литературный.  Не умаляя заслуг российских поэтов, она все же и их временами покалывает, относясь к ним с явной иронией, написав, что хрестоматийные страдания Цветаевой не идут ни в какое сравнение со страданиями Билокур. По-моему, это не совсем уместное сравнение. Обе они знали, что значит не мочь заниматься своим делом в условиях режима. Это абсолютно разные судьбы, и Цветаева знала, что такое быт и мерзлый картофель на обед и ужин.

Да, в одном она точно права, нынешняя нация, особенно ее молодой контингент, — бездумная. Увы.  Это ли плоды отказа от прошлого? Впрочем, любые замечания в свою сторону (даже то, что в 90-х сама она отсутствовала, спас ее м-р Фулбрайт),  я думаю, она откинет прочь с легкость, с уверенностью и ловкостью доказав, что ты – всего лишь несчастный продукт прошлой системы, что в тебе говорит презренный совок.

П.с. Возможно, если бы я не прочитала ее «З мапи книг і людей», я бы и дальше осталась ее восторженной почитательницей. Но все же я остаюсь при мысли, что она — выдающийся интеллектуал, — как она сама себя называет, не интеллигент, ни в коем случае,- нынешнего литературного процесса, и это хорошо, что ее произведения в школьной программе (или уже нет? Но что-то такое я слышала).