Ошибки учителей менее заметны, но также дорого обходятся людям. Печальная фраза, которая, как я надеялась, никогда ко мне применима не будет. Ко мне – как ученице (пока еще не как к преподавателю). У нас был этот странный предмет – зарубежная литература, не иностранная, а именно – зарубежная. Видимо, когда страна была юна, она считала, что так – корректнее.   Еще  у нас был спецкурс  в старших классах —  немецкая литература, которая всегда была нулевым, что четко подчеркивает статус значимости этого предмета. И все это преподавала чудесная Н.А., ставшая для меня авторитетом  на все   школьные годы и несколько послешкольных лет. Но приобретя самостоятельность суждений, вычитав массу зарубежной (!) литературы,  я поняла, как во многих своих высказываниях великолепная, мудрая Н.А., прости господи, была неправа (в конце концов, мне сотни тысяч лет, я могу сказать «НЕТ» своему некогда любимому учителю литературы. Кстати, с родной литературой, как и речью, такого не произошло, и здесь все в порядке, да и любовь эта была  первой, не такой категоричной и невероятно молодой).

Я не прочитала в школе «Фауста». Этот пласт мировой литературы так и остался для меня, как и имя Гете, невостребованным и немым.  Что-то где-то я слышала, но именно из-за Н.А., этот текст, и другие сочинения Гете, остались непрочитаны до сих пор.  И вот я околдована фильмом Сокурова «Фауст». 

Сокуров – странный режиссер, он западный, нежели российский, и я была поражена, как емко, как точно мои представления  Европы начала 19 в. совпали с цветовым решением его ленты. Цвет напомнил  картины Питера ван Хуча (правда, то век 17-й). Европа того времени несомненно была именно такой: узкой, сумасшедшей, в вечном состоянии военных действий, чуть зеленоватой (или уж совсем эстетски — коричневый ван-дик), будто смотришь сквозь матовое стекло или растираешь пигмент по пастельной бумаге, мягко-мягко выводя рисунок, и в тоже время – торжество того самого пресловутого натурализма в искусстве, и иногда  чуть  подташнивает, но не мерзко.  Именно цветовое оформление – работа оператора  (о, этот  ангельски подобный портрет Маргариты, когда она пришла к Фаусту узнать, он ли убил ее брата) и художника-постановщика  — околдовало меня… Хотя в чем фишка  искаженных  съемок мне не удалось разгадать, но они, видимо, вписываются в концептуальное решение фильма, как подчеркивание каких-то переломных моментов в повествовании.

Ведь это свободная интерпретация Гете, и этот женский, ровный, безучастный голос-перевод, когда столь явно звучит немецкая речь, что можно даже целые фразы выхватывать и вспоминать знакомые немецкие слова, — подтверждение этому.

Мгновение здесь останавливаться не будет,  основа человека мимоходом продается за ночь физической близости, которая никого не удовлетворила. Здесь Мефистофель – никудышный искуситель, который с ошибками пишет на немецком, и возмущается сложности этого языка! Здесь Фауст – смертельно разочаровавшийся в жизни, голодный в прямом смысле, но все еще жаждущий славы ученый, не верящий в душу, ибо в двухнедельном трупе под   метрами кишок ее не оказалось, а значит, договор можно изорвать в клочья, а самого дьявола – забросать камнями, и отправится дальше. А Маргарита? Глупая, рыжеволосая немецкая девица, и даже не красавица, влюбилась в Фауста, и оказалась ему ненужной.  Фауст – демоничен, а Мефистофель – жалок, но симпатичен, исполняет желания доктора, но доктору мало… и , уверившись в собственной безоговорочной значимости и всемогуществе, Фауст уходит за облака (из-за которых, следует понимать,  вскоре на землю приземлится Гитлер, учитывая, что «Фауст» — окончание знаменитой тетралогии Сокурова, и, по его же словам, именно эта картина в ней может быть и первой и последней, а «Молох» — фильм первый, и у Рифеншталь — молох  спускается с небес).

Этот фильм не для разового просмотра. К нему следует вернуться, ведь в нем слишком много вопросов, и не только всяких там философских, но вообще вопросов и шикарных диалогов, мыслей.  И еще нужно выполнить д/з: прочитать «Фауста».